Дополнительная литература

Социология

Капитализм, социализм, индустриальное общество – соотношение понятий.

Давайте вспомним ту систему координат, с которой было связано начало нынешних реформ. Эта система исходила из того, что Россия есть страна, отклонившаяся от нормального цивилизованного пути развития в силу ряда причин. Сам же нормальный цивилизованный путь развития связан с рынком, с развитием отношений частной собственности, с представительными формами политической демократии. Поэтому движение вперед и рассматривалось как движение к этим формам т.е. как движение к отношениям частной собственности (приватизация), как движение к формам представительной демократии ( введение многопартийности) и введение рыночных отношений. Речь шла, таким образом, о возвращении к тому цивилизованному пути развития, который для России рассматривался, как находящийся впереди. Поэтому в качестве критериев поступательного развития предлагалось использовать такие факторы, как уровень развития приватизации, рынка, представительной демократии, свободы слова. И тут возникла парадоксальная ситуация, при которой эти критерии движения к цивилизованному обществу в России вступили в противоречие с такими традиционными критериями общественного прогресса, как рост ВНП, как уровень бедности, как уровень социального неравенства, в обществе, как уровень образованности общества, уровень развития социальных гарантий. И если на Западе те и другие критерии, в целом, совпадали, то в России получилось, что одни критерии прогресса, вехи на пути движения в сторону цивилизованного капитализма вступили в противоречие с традиционными экономическими показателями прогресса. Т.е. объективно движение по пути так называемого капитализма стало оборачиваться в современной России регрессом общества по целому ряду показателей. При этом важно иметь в виду, что сокращается не только субсидирование образования, здравоохранения, разрушается интеллектуальный потенциал общества, но происходит и разрушение сферы промышленного производства, лавинообразный распад страны. И тут возникает вопрос, а было ли это движение в сторону цивилизованного капитализма для постсоциалистических стран на самом деле движением вперед?

Действительно ли советское общество представляло собой более отсталую, докапиталистическую ступень развития. Действительно ли капитализм для нас все еще впереди, или впереди все-таки что-то другое ? Какая еще возможна альтернатива? Может вернуться к тому, что было? Но ведь трансформация так называемых социалистических систем произошла не случайно. Эта трансформация была связана с нарастающими темпами стагнации и неуправляемости общества, с отставанием в сфере научно-технического прогресса. Значит, возвращение назад бесперспективно. Более того, те деструктивные процессы, которые проявились позже, в латентной форме имели место и в предшествующий социалистический период. Значит, ни социализм, ни капитализм не являются альтернативами для современной России? Тогда возникает вопрос, а что же это должно быть за общество, альтернативное и капитализму и социализму ( и государственному, плановому, командному типу общественных отношений и капиталистическому типу отношений, основанному на частной собственности, рынке и представительной демократии), если и тот и другой не эффективны больше для решения тех проблем, с которыми столкнулась современная Россия? Не капитализм, не социализм, а что+?

Как и почему устаревают понятия?

А вообще, что такое капитализм ? Что происходит сегодня с такими понятиями, как капитализм и социализм ? Что-то они нынче не в моде. Как-то по умолчанию они просто вытесняются из научного употребления и сохраняются разве что в качестве весьма далеких от сути идеологических клише левых сил. Даже от претендующих на серьезность ученых порой можно слышать: какая, мол, разница социализм, капитализм- лишь бы жить было удобно и комфортно в этом обществе. Не надо, мол, вообще даже вспоминать, что это было и какая между ними разница, а просто выбросить из научного оборота и забыть, как устаревшие и больше не функциональные. Тем более, что можно придумать много других, новых, например, цивилизованное общество и нецивилизованное общество , индустриальное и постиндустриальное , модернити и постмодернити - чем не чудные, не новые, не свежие понятия?

Общественная собственность как проблема.

Противоположностью частной собственности является общественная собственность. Здесь-то и начинаются главные проблемы. Что такое общественная собственность ? На первый взгляд это понятно, если частная собственность принадлежит частному лицу, то общественная собственность принадлежит обществу, состоящему из частных лиц, т.е. всем одновременно и в равной степени. Но что такое собственность ? Собственность это нечто, принадлежащее тебе в ущерб другому, собственность это нечто только твое. То, что принадлежит всем, строго говоря, не является собственностью вообще. Более того, сам термин принадлежности не вполне подходит к предметам, являющимся достоянием всех одновременно. Поэтому по самой своей сути понятия собственность и общественная на самом деле противоречат друг другу. Первая попытка решить эту дилемму носила ярко выраженный доиндустриальный характер, в силу которого, ликвидировать частную собственность означало поделить ее между всеми членами общества поровну, а по сути, измельчить ее. Не случайно, именно такой тип отрицания капитализма с позиций предшествующего типа общества получал массовую поддержку в странах, где большая часть населения находилась еще на уровне доиндустриальных отношений.. Потому что форма владения средствами производства, при которой непосредственный производитель был связан со средствами производства характерна как раз для феодального типа общества. И такая форма избавления от частной собственности, как поделить и присвоить, разделив ее между непосредственными владельцами возможна только на раннем этапе развития капитализма. Она есть несомненный путь движения назад, т.е. снижает производительность труда, препятствует эффективной концентрации производства и капитала. Эта форма преодоления капитализма оказывается неприемлемой, когда речь идет о более развитых обществах, производительные силы которых уже просто невозможно и бессмысленно делить даже чисто технически. Поэтому подобные антикапиталистические революции не произошли в наиболее развитых странах, а стали достоянием более отсталых. Впрочем, даже в отсталых странах архаический лозунг честно поделить так и остался лишь красивой крестьянской утопией, не совместимой с грядущей индустриализацией. Но как же тогда перевести из частной в общественную форму то, что невозможно поделить? И тут возникает следующая идея, что общество может владеть этими неразделимыми средствами производства не непосредственно, а через свои политические институты, такие, например, как государство.

А вот уже государство должно осуществлять справедливый ( в отличие от капитализма) раздел путем равного распределения готовых продуктов индивидуального потребления. Т.е. общественная собственность рассматривается уже не как раздел поровну самих средств производства, а как раздел, распределение через государство уже готового к потреблению продукта. Так сложилась социалистическая альтернатива капитализму, при которой общество в лице государства распределяет прибавочный продукт между всеми участниками производства. Примерно до 50-ых годов нашего века в целом считалось, что подобный тип общества действительно является альтернативой капитализму, действительно ликвидирует или развивается в направлении ликвидации отчуждения, эксплуатации, неравенства и прочих характерных черт капитализма. Расхождения касались лишь стратегии и тактики движения к подобному обществу. Но сам по себе тип общества с национализированными средствами производства рассматривался как альтернатива капитализму, преодоление его противоречий и выход за его пределы. И тут на рубеже 50-60 годов появляются авторы (10), которые пишут о том, что так называемый социалистический тип общества оказывается не только не более прогрессивным, чем капитализм, но во многом он страдает теми же самыми пороками, которыми страдает традиционное капиталистическое общество. А различаются они лишь по форме, и строй этот вовсе не является преодолением сущностных черт капиталистического общества, а представляет собой лишь еще одну его модификацию. Следовательно, ни одно из этих обществ не является альтернативой другому. Скорее они параллельно решают разными способами одинаковые задачи. Причем, в чем-то один тип общества оказывается более успешным, а в чем-то другой. Выяснилось еще и то, что по мере развития капитализма для граждан этого общества становятся возможны не только многие социалистические завоевания, но они даже приобретают ряд преимуществ перед своими социалистическими собратьями и в уровне жизни и в уровне политических свобод и даже в уровне социальной защиты. Одновременно, ни то, ни другое общество не имеют эффективных механизмов для решения целого ряда проблем, встающих сегодня перед людьми. Значит, нужно искать альтернативу им обоим? И возникает проблема, как назвать то общее , а значит глубинное и существенное, что объединяет эти два типа общества, формами чего они оба ( и капитализм и социализм ) являются. По идее, надо бы назвать и то и другое капитализмом, потому что по сути оба эти типа общества соответствуют определению отношений капитала, данному Марксом. Но поскольку во времена Маркса конкретная юридическая форма отделения рабочей силы от условий труда ( юридическая частная собственность) и отчуждение рабочей силы от условий труда ( частная собственность, как общественное отношение) действительно совпадали, то в его определении капитализма второстепенное и существенное оказались слиты. Это различие стало критическим, когда развились новые юридические формы отношений частной собственности, отделения рабочей силы от условий труда - акционерная и государственная. На этом этапе следование духу концепции Маркса и его букве стали расходиться. Развитие действительности потребовало конкретизации его понятия капитализм , отделения в нем необходимого, существенного от случайного, второстепенного - т.е. по сути перехода к новому понятию. Вместе с устареванием марксова понятия капитализм устарело и само слово капитализм , а вместе с ним и социализм . Новое более конкретное понятие требует нового слова, чтобы не путать его со старым. Но новое в науке не появляется легко. В поисках того общего и существенного, что объединяет и капиталистическую и социалистическую формы отделения рабочей силы от условий труда со всеми вытекающими из этого последствиями социальная наука вновь(!) открывает понятие индустриальное общество .

Индустриальное общество до Маркса.

В действительности понятие индустриального общества не только не является новым, но оно было преодолено Марксом в понятии капитализм . Возникновение этого понятия связано с именами Сен-Симона, Адама Смита, Давида Риккардо, Кондорсе. Тогда индустриальное общество определялось как промышленное общество, в котором с необходимостью исчезают паразитические социальные и экономические элементы и устанавливается господство труда, производительных социальных элементов. Это общество опирается на частную собственность, на свободу предпринимательства, на политическое равенство. (11) Т.е. первое понятие индустриального общества и первые его характеристики вырастают из отрицания характеристик, предшествовавшего ему феодального общества. Индустриальное значит промышленное. И поначалу этот тип общества рассматривался , как наконец-то наступивший строй, соответствующий в полной мере природе человека. Он, конечно будет эволюционировать, общественные богатства будут нарастать, но сама по себе эта промышленная форма организации общества является конечной (6) Этот тип общества не рассматривался как преходящая фаза общественного процесса, как этап, который когда-то возник и когда-то исчезнет. И даже когда речь шла о борьбе, противоречиях внутри этого общества, государство рассматривалось, как такой инструмент, который сможет выполнять функции общественного арбитра, способного разрешить эти противоречия. В дальнейшем этот подход послужил источником двух последующих направлений. Хотя понятие индустриальное общество , которое стало вновь активно использоваться в 50-60 годы, существенно отличается от своего исторического аналога-предшественника, сам возврат , тем не менее, был не случаен. Ибо, хотя понятие индустриальное общество менее конкретно, чем понятие капитализм , оно, благодаря своей абстрактности, является и более широким. А поскольку поиск общего основания для капитализма и социализма проявился как необходимость расширения понятия капитализм, для включения в него и социализма, возвращение к более абстрактному, а потому, более широкому понятию выглядело весьма обоснованно. И тем не менее, это не могло не привести к путанице. Индустриальное общество у Бэлла и Гэлбрейта и индустриальное общество у Сен-Симона это не просто разные понятия, они обозначают разные явления. Во-первых, авторы 50-60 годов нашего века дают определение индустриального общества уже после Маркса, т.е. их определение с необходимостью есть конкретизация, преодоление ( или попытка преодоления марксова понятия капитализм ). Не случайно они часто называют себя именно постмарксистами. А во-вторых, они дают определение индустриального общества, с точки зрения его отличия от последующего типа общества, а не от предшествующего, как это было у Сен-Симона. Не случайно в своих определениях индустриального общества они обращают, прежде всего, внимание на те черты, которые отличают его от постиндустриального общества, приходящего ему на смену. Принимая с этими оговорками термин индустриальное общество , определяющий то общее, что есть у капитализма и социализма как двух его разновидностей, и то, что отличает их от постиндустриального общества, мы с необходимостью упираемся в следующий вопрос: а что же собой представляет это общее?

Индустриальное общество в трактовке постмарксистов.

Большинство определений индустриального общества после Маркса строится на поиске характерных черт, с одной стороны, сближающих капитализм и социализм , а с другой отличающий его от уже формирующегося в его недрах общества будущего постиндустриального общества. Первый аспект является доминирующим у Гэлбрейта. Для него новое индустриальное общество базируется на индустриальной системе, которая представляет собой мир корпораций, быстро развивающихся в техническом отношении, обладающих огромными капиталами и сложной организационной структурой , противостоящий сфере деятельности тысяч мелких традиционных собственников . Для этой сферы характерно централизованное планирование и отделение формального права собственности от реального распоряжения и контроля. Один из выводов, вытекающих из этого анализа, - пишет Гэлбрейт, заключается в том, что происходит широкая конвергенция различных индустриальных систем .(12) Второй чуть более поздний подход к определению черт индустриального общества через его отличие от последующего типа общества был предложен Д. Бэллом. Так из его работ мы узнаем, что индустриальный сектор носит прежде всего производящий характер, он использует энергию и машинную технологию для изготовления товаров , а постиндустриальный является обрабатывающим и здесь обмен информацией и знаниями происходит, в основном, при помощи телекоммуникации и компьютеров . (13) Вообще, Белл старается, по возможности, избегать прямых определений индустриального общества и, совсем не случайно, акцентирует свое внимание на описании и перечислении именно тех черт, которые, с его точки зрения, являются моментами и зародышами нового, уже не индустриального, или, как он говорит, постиндустриального общества.

Так, Белл определяет индустриальное общество, как экономику товаров , противопоставляя его постиндустриальному как экономике информации . И затем поясняет: Экономика информации отличается по своему характеру от экономики товаров , и общественные отношения, возникающие благодаря использованию новых информационных сетей (+) не соответствуют прежним социальным моделям или трудовым отношениям информационного общества. (15) Здесь автор совершенно четко говорит о том, что трансформация типа базового продукта ( товар информация) ведет к трансформации общественных отношений . Но остается совершенно неясным, чем же так принципиально отличается базовый продукт индустриального общества от базового продукта постиндустриального общества. Белл говорит, там товар тут услуга, там экономика товаров тут экономика информации. Ну и что?

Такое противопоставление некорректно, прежде всего, с логической точки зрения. Противопоставлять можно товар и не товар. Если же вы противопоставляете товар услуге, информации, знаниям, интеллектуальным технологиям и даже науке вообще, то нужно доказать, что все эти замечательные вещи не являются товарами. Если же они тоже являются товарами, то противопоставление логически некорректно. Нельзя сравнивать километры с килограммами. Эта логическая некорректность становится тем более опасной, когда подобное противопоставление кладется в основу фундаментального отличия одного типа общества от другого. Никакие ссылки на то, что информация это особый продукт , что особенность знания заключается в том, что, даже будучи проданным, оно остается также у своего производителя , что знание представляет собой коллективное благо , что индустриальное общество характеризуется не трудовой теорией стоимости, а теорией стоимости, основанной на знании - не могут спасти положение. Если производство знаний не есть труд, то надо это доказать. Если же производство знаний есть еще одна разновидность труда, то противопоставление трудовой теории стоимости теории стоимости, основанной на знании логически некорректно. Если информация и знание противопоставляются не какому-то виду товаров, а товару как таковому, то надо либо доказать, что информация и знания не есть товар, либо поискать другое основание для противопоставления. Нужно совершенно четко осознать, что никакие описания особости информационного или интеллектуального продукта еще не дают логических оснований, чтобы противопоставить эти продукты товарам.

Если же эти продукты не противопоставлены товарам, а являются лишь их очередной разновидностью, то тогда рушится вся концепция постиндустриального общества, как качественно отличного от индустриального. Ну, появились новые специфические товары, ну и что, они все время появлялись на всем протяжении развития индустриального общества. Для обоснования концепции постиндустриального общества надо показать, чем отличается социально-экономическая форма интеллектуального продукта от продукта материального.

Дальнейшее развитие постиндустриальной проблематики пошло по пути поиска и выделения из всего многообразия описанных постиндустриальных моментов наиболее существенного и определяющего для нового типа общественных отношений. Одновременно шло и уточнение понятия индустриального общества, как преодолеваемого типа общественных отношений. В 80-90-ые годы эти поиски осуществлялись в двух основных направлениях.

Первое - было связано с анализом специфики базового типа продукта, базового вида труда и базового характера рабочей силы постиндустриального общества по сравнению с теми же параметрами индустриального общества.

Второе направление в качестве отправной точки исследования и основного параметра для различения индустриального и постиндустриального типа развития выбирает доминирующий тип социального контроля. Так, американский социолог Джеймс Бэниджер предлагает, по сути, новую систему социальных координат, центральным критерием и отправной точкой которой становятся не формы собственности, не базовый характер продукта и тип труда, а доминирующий характер социального контроля. (17) Он предлагает рассматривать и оценивать эволюцию общества как целостной системы, под углом зрения эволюции форм и механизмов общественного контроля, поддерживающих эту систему. Он обращает внимание на то, что любое сложное целое ( и общество, в том числе) не может существовать и развиваться без эффективной системы и механизмов взаимодействия и корреляции между частями этого целого. По сути, контроль и означает не что иное, как, как согласование действия частей для их гармоничного сосуществования в рамках целого. Контроль есть влияние в соответствии с предзаданной целью. Этот аспект контроля включает в себя такие действия, как направление, руководство, регуляция, команда, доминирование, оценка+. Вторым важнейшим аспектом и функцией контроля при таком его понимании становится коммуникация, информационное взаимодействие между объектами и субъектами контроля .(18) С точки зрения Бэниджера, в широком смысле, информационная технология включает в себя обмен энергией, веществом и информацией, характерный для всех сложных систем. Как и в других системах, в обществе его целостность и устойчивость определяются его способностью эффективно поддерживать и осуществлять общественный контроль. А сама общественная способность поддерживать контроль прямо пропорциональна развитию информационных технологий, которыми располагает то или иное общество При этом следует иметь в виду, что существует связь между скоростями протекания общественных процессов и формами их контроля. Как только инновации в организации, движении и обработке информации, в системе общественных коммуникаций начинают отставать от скорости этих процессов в производстве, в экономике, в политике возникает к р и з ис к о н т р о л я. Кризис контроля возникает в результате отставания скорости информационно-управленческих процессов от скорости процессов в самом обществе. Таким образом, в основу трансформации общественных отношений и форм собственности кладется трансформация форм общественного контроля.

Последствия кризиса контроля . Control Revolution.

Кризис общественного контроля ( societal control) может иметь разные последствия. Одно из них, благоприятное - революция в сфере контроля. Бэниджер определяет революцию в сфере контроля как комплекс быстрых изменений в технологии сбора, хранения, обмена и передачи информации, благодаря которой принимаются общественно-значимые решения . (19) Если же, по тем или иным причинам, революция в сфере контроля своевременно не происходит, то в обществе развивается анемия контроля, при которой формальные механизмы и институты общественного контроля все больше утрачивают реальную способность своевременно и адекватно аккумулировать информацию и принимать решения, осуществлять коммуникацию между частями. Надо сказать, что трансформация форм контроля в той или иной форме осуществлялась всегда. Но до последнего времени этот процесс протекал спонтанно, естественным образом . Кризис контроля не был так опасен для( общества и так заметен в те времена, когда скорость общественных процессов была медленной. Медленные темпы перемен давали возможность трансформироваться и вызреть новым формам контроля еще до распада общества. Чем выше становятся скорости общественных процессов, тем острее встает проблема сознательной рационализации форм контроля, своевременного приведения их в соответствие с потребностями и скоростями общественных процессов. И тогда на смену эпохам революций в обработке материи и энергии, приходят революции в обработке информации. Суть этих революций не только в переходе к новому типу продукта или новому виду энергии, а в переходе к новым формам социальной интеграции, контроля и управления. Революция в сфере контроля есть прежде всего революция в обработке информации, в организации и обеспечении обмена этой информацией, в структуре и системе контроля. Таким образом, можно сделать вывод о том, что для общества на определенной стадии развития характерны и эффективны определенные механизмы и формы социального контроля, социальной интеграции и социального управления. Формы социальной интеграции это механизмы общественной консолидации и коммуникации. Формы социального контроля это механизмы общественного признания качества деятельности и продуктов. Формы социального управления это структура и принципы организации общественного информационного потока и система принятия общественно-значимых решений. Таким образом, суть любого общества, в том числе и индустриального, определяется характерными и адекватными его скоростям формами социальной интеграции, контроля и управления. И исчерпывает оно себя на том этапе, когда эти формы начинают все более отставать от темпов развития общественных процессов и, тем самым. утрачивают способность контролировать и поддерживать жизнедеятельность общественной системы. Из этого следует три важных вывода. Для того, чтобы понять природу индустриального общества надо определить специфику базовых скоростей этого общества, специфику форм общественного контроля на этих скоростях, а также выяснить, до каких пределов сохранение индустриальных форм социальной интеграции, контроля и управления не является критическим для этого общества (т.е. не ведет к его хаотическому распаду). Для того, чтобы понять природу постиндустриальной трансформации надо определить, какие именно изменения общественных скоростей вступили в противоречие с индустриальными формами социальной интеграции, контроля и управления, в чем причина отставания в сфере контроля и как она должна быть преобразована. Третий блок вопросов связан с тем, в чем специфика протекания и преодоления кризиса контроля в рамках рыночного и в рамках распределительного типа индустриального общества.

Индустриальные формы социальной интеграции контроля и управления.

Д.Бэниджер, в отличие от многих других авторов относит кризис индустриальной эпохи к концу 19 началу 20 века. С его точки зрения это было время начала кризиса индустриального контроля, т.е. тех форм общественного контроля, которые были выработаны индустриальной эпохой. С точки зрения Бэниджера именно М.Вебер первым предпринял социальный анализ первой фазы трансформации форм индустриального контроля, результатом которого стало развитие индустриальной бюрократии. Конечно, бюрократия была и раньше, но Вебер впервые ее рассматривает как новый механизм, новую форму контроля над социальными силами, высвоблжденными позднеиндустриальной революцией. В течении 50 лет после Вебера бюрократия рассматривалась как единственная и наиболее важная технология революции в сфере контроля. В чем же была особенность этой революции?

Два этапа развития индустриального общества

Мы можем говорить о том, что само индустриальное общество в своем развитии прошло как минимум два этапа. На ранних стадиях индустриальной эпохи контроль правительства и рынков зависел от индивидуальных отношений. Так в работе 1893 года Разделение труда (20) Э Дюркгейм обращает внимание на то, что индустриализация, которая означала крупные вливания капитала для использования наемного труда, твердого топлива и машинной технологии стремится разрушить барьеры к коммуникации, которые изолируют локальные рынки . Тип развития этих рынков Дюркгейм называет сегментивным. Расширив распределение товаров и услуг до уровня национальных рынков, индустриализация означала переход от сегментивного к организованному типу экономики второму этапу развития индустриального общества. Подобная трансформация нарушила равновесие сегментивного типа, при котором производство и потребление контролируется с помощью прямого взаимодействия между производителями и потребителями. Именно сегментивный тип индустриального общества, с точки зрения Э.Дюркгейма, является рыночным в полном смысле слова. В условиях сегментивного развития существует столько рынков, сколько рыночных сегментов, причем, каждый из них очень ограничен. Производители, будучи реально рядом с потребителями могут легко непосредственно контролировать расширение потребностей спроса. Равновесие системы устанавливается непосредственным, естественным путем в результате прямого рыночного взаимодействия. Производство и спрос сами себя контролируют и регулируют через рынок. При усложнении системы контроль в ней с неизбежностью переходит на более высокие и централизованные уровни. Чем шире и сложнее становится система, чем более в ней все взаимосвязано, тем больше решений касается всех и, следовательно, тем больше решений должно приниматься на более высоком уровне, т.е. на уровне, учитывающем интересы всей системы, целого. Так функции общественного контроля по мере перехода к организованному индустриальному обществу смещаются из сферы непосредственно-рыночных взаимодействий к особым управленческим бюрократическим структурам в сферах транспорта, телекоммуникаций, связи.

Кроме расширения масштаба и формирования единой системы, важнейшим фактором, обусловившим кризис контроля при переходе к позднеиндустриальному обществу, стал рост общественных скоростей, обусловленный появлением новых технологий в производстве, на транспорте, в сфере коммуникаций. Если раньше на протяжении столетий товары, двигавшиеся со скоростью человека, реки, животного вполне могли управляться даже в национальных масштабах всего несколькими иерархическими уровнями, то новые скорости потребовали новых форм управления - более сложных комплексных систем, имеющих четкую структуру и деление на центральные и периферийные отделы. Функции контроля все больше смещаются из сферы непосредственного рынка в сферу бюрократических организаций, новых инфраструктур, возникающих на производстве, на транспорте, в коммуникациях и средствах связи. Расширение системы стимулирует централизацию контроля. Увеличение скоростей системы стимулирует формализацию контроля и нарастание его иерархичности.

Социокультурная структура зрелого индустриального общества представляет собой пирамиду и имеет ряд важных отличий от социокультурной структуры раннего индустриального общества. Последняя еще сохраняет в себе черты предыдущей эпохи, когда интеллектуалы либо никак не были связаны с процессом производства, занимались изящными искусствами и существовали на ренту и благотворительные пожертвования, либо выступали в виде ремесленников, либо находились на службе у государственных или частных лиц. Интеллектуальная деятельность не являлась политически привилегированной как таковая и в массе своей не имела непосредственного отношения к процессу производств, т.е. не была его частью. Интеллектуалы скорее развлекают и доставляют эстетическое и интеллектуальное удовольствие. С другой стороны, в ремесленном секторе интеллектуальная деятельность была слита с непосредственным производством продукта. В период раннего индустриализма по мере развития машинного производства, технической науки и естественнонаучного знания происходит постепенное включение науки и интеллектуалов в производственно-управленческие процессы. В период зрелого индустриального общества интеллектуалы в основном становятся составной частью сложной механизированной системы, которая и создает готовый продукт. Ни их функции, ни их умения уже неотделимы от системы, как и система неотделима от них. Их умения и функции неотделимы от системы потому, что они становятся специалистами по управлению созданием какой-то детали продукта, которая сама по себе без других деталей, обеспечиваемых системой, смысла не имеет. Специализация в рамках системы интеллектуального труда делает его частичным, зависимым от системы и, следовательно, отчуждаемым. А интеллектуалы превращаются в наемных работников. Второй характерной чертой социокультурной структуры зрелого индустриального общества является то, что интеллектуалов не нужно много, хотя продуктов, создаваемых с помощью интеллектуального труда нужно все больше и больше. Экономия масштаба есть прежде всего экономия на интеллектуалах, на тех, кто создает новое. Это связано с базовым типом продуктов зрелого индустриального общества. Эти продукты стандартны, серийны и основным типом их роста является количественное увеличение. В этих условиях интеллектуальная деятельность носит одноактный , спорадический характер, а затем, ее результат максимально тиражируется и только когда все ресурсы тиражирования исчерпываются возникает потребность в новом интеллектуальном усилии. Ясно, что чем в больших масштабах удается централизовать и сконцентрировать производство, тем больше будет возможность сэкономить на интеллектуалах изобретателях, артистах, художниках, ученых, управленцах. И тем меньшим количеством высоквалифицированных специалистов можно создавать тем большее количество продуктов. При этом, естественно, интеллектуальная сфера носит очень узкий характер, очень сильно отличается по своему уровню развития и объективно занимает управляющее центральное положение в производственной системе и, соответственно, привилегированное положение в обществе в целом. Отсюда ее тяготение к замкнутости и ригидность. Таким образом, общество делится на узкую группу лиц, имеющих необходимые знания, информацию, место в системе и социально-политические инструменты для контроля и принятия решений и огромное большинство людей, не имеющих ни знаний, ни информации, ни социально-политических механизмов для влияния на систему и контроля за ее развитием, реально способных лишь исполнять решения, доведенные до них сверху в виде стандарта. Подобное деление на руководящую и направляющую силу и массы часто объясняют особенностями коммунистической идеологии, стратегии и практики. В то время, как, на самом деле, это деление есть лишь необходимое следствие развития любого зрелого индустриального общества с его общенациональным, крупным сложно структурированным производством и адекватными ему формами социальной интеграции, контроля и управления. Коммунистическая же его разновидность представляла собой лишь наиболее экстремальный, радикальный, свободный от рыночных пережитков раннего индустриализма ( и, в этом смысле, наиболее чистый) вариант зрелой индустриальной системы. Либеральные варианты носили более мягкий и завуалированный характер, суть дела от этого не менялась. Но, различия в формах индустриального общества стали особенно важны на этапе постиндустриальной трансформации. Западная модель рыночного индустриализма оказалась, хотя и более сложной, но гораздо более гибкой и потому более приспособленной к постиндустриальной трансформации. Социалистическая модель распределительного индустриализма оказалась настолько ригидной, что ее трансформация вылилась в крушение системы в целом, в распад общества и государства. Почему?

Социализм и капитализм как две формы индустриального общества.

Индустриальная эпоха это эпоха, когда продукт отчуждается в результате экономической формы принуждения и в основе этого отчуждения лежит отделение рабочей силы от условий труда. Именно это является определяющим. Сами же формы отделения рабочей силы от условий труда могут быть разными. Они могут складываться , как частная собственность на условия труда, могут складываться как государственная собственность на условия труда. Важно иметь в виду, что саму экономическую возможность отделения рабочей силы от условий труда задает характер базового труда, характер базового продукта и характер базовой рабочей силы. Это решающий и наиболее важный момент: не форма отделения рабочей силы от условий труда, не юридическое или политическое закрепление этой формы является причиной отделения рабочей силы от условий труда все это лишь реализация возможности. А сама возможность задается, с одной стороны, типом базовой рабочей силы, а с другой типом базового продукта и орудий труда. Т.е. базовая рабочая сила должна иметь такой характер, чтобы она могла быть отчуждена от процесса труда. А средства производства должны быть такими, чтобы они могли быть в принципе отделены от рабочей силы. Именно реализация этой возможности в массовом масштабе и создает индустриальный тип развития. Но не всякая рабочая сила может быть отчуждена от условий труда, и не всякие средства производства могут быть отчуждены от рабочей силы по самой своей природе. Отчуждаемой при определенных условиях может становиться лишь рабочая сила нетворческого труда.(22) Поэтому основой любого индустриального общества является массовое использование нетворческого труда. Индустриальный тип общества базируется на массовом использовании отчуждаемого нетворческого труда. А уже сами юридические, экономические и политические формы отчуждения определяются конкретно-историческими особенностями формирования и трансформации индустриальных отношений в том или ином обществе. Конечно, ни в коем случае не следует думать, что трансформация форм отчуждения никак не влияет на изменение отношений в обществе. Конечно, влияет, но это есть смена фаз одного и того же индустриального общества. И социализм, в основе которого лежит государственная собственность на средства производства есть одна из форм организации индустриального общества. Огосударствление собственности есть лишь смена владельца, но отнюдь не преодоление ее частного характера. Ибо частной собственность делает не принадлежность частному лицу, а принадлежность ее части общества, независимо от того, в какой форме эта часть отчуждает эту собственность от общества, будь то в форме частного лица, акционеров, государства или какой либо иной. И, в этом смысле, государственная собственность не противостоит частной, а лишь является ее разновидностью, ее формой. Частной собственности противостоит общественная собственность, которая вовсе не идентична государственной. Таким образом, социализм является одной из форм, фаз развития индустриального общества. Общим же для всех его форм является использование отчуждаемого труда, массовое производство продуктов в виде товара, массовая форма подключения рабочей силы к условиям труда в форме товарообмена и традиционные индустриальные формы социальной интеграции, контроля и управления. Теоретики конвергенции были совершенно правы в том плане, что и государственная и частная собственность составляют основу двух типов, разновидностей индустриального общества, которые развиваются в одном направлении в направлении социализации. Просто в условиях рыночного индустриализма идет постепенное нарастание элементов государственного участия в экономических процессах, в то время, как в обществе с государственной собственностью ( распределительный индустриализм) государство сразу и тотально берет под свой контроль все сферы жизни общества. Однако не следует рассматривать данную форму социализации ни как альтернативу отношениям частной собственности ни как основу постиндустриального общества. Государственная собственность должна быть преодолена в процессе постиндустриальной трансформации, как и любая другая форма частной собственности. Именно в этом преодолении государственной собственности и заключается вся суть и сложность перехода от индустриального к постиндустриальному обществу. Действительной же альтернативой частной собственности как в государственном, так и в негосударственном ее виде является общественная собственность, которая так же противостоит государственной, как и любому другому виду частной собственности. Общественная собственность неотчуждаема от общества, и является предметом непосредственно-общественного владения по самой своей природе, а не в силу тех или иных политических действий. Ни рабочая сила творческого труда, ни ее продукт по самой своей сути не являются отчуждаемыми ни от условий труда, ни от процесса труда. Поэтому процесс массовой интеллектуализации труда реально ставит вопрос о вытеснении индустриального типа общества, как общества, базирующегося на отчуждаемом труде. В недрах индустриального общества развивается новый тип общества, базирующийся на неотчуждаемом по своей природе типе труда творческом, интеллектуальном труде. Именно в этом смысле мы можем говорить о правоте Маркса, предсказавшего преодоление эпохи отчужденного труда. Однако, подобное преодоление не связано ни с захватом власти, ни с превращением частной собственности в государственную, а именно с вытеснением отчуждаемого типа труда и его продукта и с ростом значения неотчуждаемого. При этом следует иметь в виду, что процесс вытеснения одного вида труда другим и трансформация общества под влиянием этого вытеснения уже начался и, к сожалению, возникла ситуация, при которой сам ход этого процесса не схватывается адекватно в традиционных политических и экономических понятиях и категориях.. Новый тип неотчуждаемого труда и продукта развивается в условиях господства традиционных индустриальных общественных отношений, базирующихся на отчуждении со всеми вытекающими структурными последствиями, такими как: господствующая форма собственности частная, базовые принципы оценки эффективности - прибыль, базовые принципы оценки труда стоимостные. Поскольку эти принципы оценки эффективны в условиях отчуждаемого труда, который был доминирующим для индустриального общества, они с необходимостью распространяются и на неотчуждаемые формы труда, только развивающиеся в недрах индустриального общества.. Эта универсализации форм оценки неизбежна, т.к. общество целостный организм. Однако, проблема заключается в том, что неотчуждаемый труд не измеряется, не оценивается и не воспроизводится по тем принципам, что отчуждаемый, несмотря на все попытки втиснуть его в рамки индустриальных параметров и оценок, в уже существующую систему экономических ценностей, категорий и принципов. Именно этот процесс и составляет важнейшую опасность и сложность нынешнего перехода от индустриального к постиндустриальному обществу. Сегодня важно понять, каковы могут быть последствия втискивания новых видов и форм человеческой деятельности в рамки традиционных индустриальных экономических параметров, каковы границы этого процесса и возможные направления развития. По всей вероятности до определенного предела эти два вида человеческой деятельности действительно могут развиваться в условиях универсализации и доминирования индустриальных параметров, но рано или поздно наступит момент смены социальной парадигмы, смены самого механизма, принципов сосуществования отчуждаемого и неотчуждаемого труда. И тогда, от попыток применять индустриальные параметры к постиндустриальным сферам интеллектуального творческого труда общество должно будет перейти к разработке параметров, которые специфичны именно для этой сферы. А также, к разработке принципов сосуществования, конструктивного социального и экономического компромисса этих сфер. Здесь то и начнутся проблемы, поскольку как между самой логикой этих сфер, так и между социальными силами, стоящими за каждой из них существует реальное противоречие. То, что это не будет традиционная классовая борьба, не делает данное противоречие менее острым, потому что с каждой из этих сфер связаны слишком большие экономические интересы и нужны определенные социально-экономические и политические преобразования, чтобы столкновение этих интересов не приняло жесткую форму.

Различная природа государства в рыночной и распределительной системах.

Государство в условиях рыночных отношений и государство в условиях распределительной системы являются реалиями, совершенно различными по своей природе. Государство в условиях рыночных отношений и представительной демократии действительно до определенной степени может рассматриваться, как инструмент выявления и реализации публичного, общественного интереса и является субъектом публичной сферы. Государство в условиях распределительной экономики не только не является субъектом публичной сферы, но прямо противостоит ей, разрастаясь за ее счет. Для того, чтобы государство было инструментом реализации публичного общественного интереса, необходимо, чтобы в обществе существовали механизмы для проявления и выявления этого общественного интереса, которые складываются на основе столкновения частных интересов в рамках гражданского общества, многопартийной системы, представительной демократии. Впрочем, так было не всегда.

Поначалу, когда в России произошла революция, она действительно случилась на волне очень бурного и внезапного развития публичной сферы, тщательно сдерживаемой в течение долгих лет царским режимом и его государством. Зажатость , отсутствие опыта гражданской активности у широчайших слоев населения, гипертрофия государства, подменявшего собой общественность и загонявшего в подполье все формы проявления общественного несогласия и общественного конфликта, - привели к тому, что вырвавшаяся наружу самодеятельность общества оказалась несовместима с легитимными политическими и экономическими формами, способными обеспечить преемственность власти и сохранение порядка в обществе. Так, реализация общественного интереса в условиях подавляемой публичной сферы уже приобрела однажды форму общенациональной катастрофы. При этом, важно заметить, что уж в чем - чем, но в государстве и в государственности недостатка не было, а вот в публичной сфере был. И если первые десять лет после революции инерция общественной самодеятельной активности масс еще сохранялась, то в тридцатые годы возобновляется процесс разрушения публичной сферы со стороны государства. По мере усиления тоталитаризма развитие публичной сферы все больше приобретает характер общественной самозащиты против государственного диктата. Постепенно, по мере трансформации государства и вымывания его общественной составляющей происходит вырождение государства, как субъекта публичной политики.

В чем же причина этого явления? Главная причина этого явления в условиях распределительного типа развития заключается в том, что государство становится собственником. Национализацию часто отождествляют с обобществлением, но, на самом деле, это всего лишь смена собственника, а вовсе не формы собственности. А форма собственности после национализации начинает уже зависеть от того, в какой степени государство контролируется обществом. И в этом смысле мы можем говорить о том, что государственная собственность является общественной не сама по себе, а лишь в той мере, в какой государство контролируется обществом. А именно механизмы общественного контроля за деятельностью государства и составляют публичную сферу.

Чем более развиты механизмы общественного контроля, тем более общественной является государственная собственность и тем в большей степени государство становится субъектом публичной сферы. Если же механизмы общественного контроля не развиты, то государство в этом случае становится самостоятельной силой, имеющей, благодаря обладанию собственностью, свои собственные частные экономические интересы, не совпадающие с необходимостью с интересами общества, которое оказывается полностью подчиненным и зависимым от государства. В этом случае интересы государства сжимаются до интересов чиновничьего аппарата, а государственная собственность все больше приобретает частный характер. так как реально контролируется и служит интересам лишь незначительной части общества. И в этом смысле частная собственность противостоит не государственной, а общественной собственности. Общественный характер государственной собственности зависит от степени и эффективности общественного контроля над государством, который и составляет основу современной публичной сферы и функцию гражданского общества.

Следует иметь в виду, что отождествление государственной собственности с общественной, а тоталитарного государства с публичной сферой, стало основой идеологии, направленной на тотальное разрушение публичной, общественной сферы в СССР, подавление всех форм общественной самодеятельности, протеста и цивилизованного выяснения и проявления общественного интереса, которые, по сути, и являются формами общественного контроля в демократическом обществе. Поэтому, строго говоря, номенклатурная приватизация государственной собственности началась именно в недрах тоталитарного режима и глубинной причиной ее была десоциализация государства, разрушение форм и механизмов демократического общественного контроля. Стремление государства в лице тоталитарной элиты с помощью расстрелов, концлагерей, психушек , тотального идеологического контроля и информационного голода подавить гражданское общество и разрушить публичную сферу стало первым актом неформальной номенклатурной приватизации общественной собственности. Впрочем, победу государства над публичной сферой и гражданским обществом в СССР в полном смысле слова можно назвать пирровой, так как в конечном счете, она привела к распаду самого государства. Причина, в буквальном смысле этого слова, распада страны заключалась не во внезапном исчезновении национальной идеи, а в тотальном разрушении гражданского общества и публичной сферы, осуществленном тоталитарным государством. Начиная с конца восьмидесятых годов началась трансформация распределительных индустриальных систем. Она была связана с нарастанием политической демократизации, отказом от идеологической и политической монополии коммунистической партии и государства, появлением политических свобод, развитием многопартийности, демократизацией информационных процессов. Фактически, речь шла о реанимации традиционных форм проявления гражданского общества, таких, как представительная демократия, многопартийность, развитие общественных организаций. Однако. очень скоро выяснилось, что освобождение общественной инициативы и развитие публичной сферы невозможны без трансформации экономического фундамента тоталитарного государства государственной собственности на все и вся. Затянувшаяся иллюзия, тщательно подпитываемая номенклатурными кругами, что трансформация форм собственности вовсе не является необходимой для реанимации гражданского общества, стоила развала страны. Рыночная экономика является естественной основой традиционного гражданского общества и необходимым условием развития публичной сферы, в той же мере, в какой тотально государственная распределительная экономика является фундаментом традиционного тоталитарного типа правления. Впрочем, вопрос о соотношении рынка и публичной сферы не так прост, как это может показаться на первый взгляд, как и вопрос о судьбе традиционных институтов гражданского общества в условиях постиндустриального транзита в целом.

Заключение

Итак, подводя итог первой части данного исследования, можно сказать, что для зрелого индустриального общества характерны определенные формы социальной интеграции контроля и управления, эффективные, только в его рамках. Индустриальные формы социальной интеграции партийная представительная демократия ( рыночный индустриализм) или партийная представительная диктатура. ( распределительный индустриализм). Характерными чертами этих форм социальной интеграции является деление на массы и лидеров, партийно-опосредованный характер политического участия, прфессионализация и бюрократизация политического процесса, принцип доминирования большинства. Индустриальные формы социального контроля контроль по результату, контроль сверху, контроль через соответствие стандарту. Это может быть как тотальный централизованный административный контроль, так и бюрократический контроль, дополненный контролем рынка. Индустриальные формы социального управления предполагают иерархическую централизованную бюрократическую систему управления, при которой взаимодействие частей друг с другом осуществляется через особый структурно, социально, политически и информационно привилегированный центр. Для всех этих структур характерна формальная институционализация.

<< вернуться к разделам